К 115-летию со дня рождения Михаила Александровича Шолохова издательство «Русское слово» представляет интервью с Натальей Васильевной Корниенко, доктором филологических наук, членом-корреспондентом РАН, заведующей Отделом новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Института мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, крупнейшим специалистом по истории русской литературы XX века, текстологии и источниковедению.
– Наталья Васильевна, в чём, на Ваш взгляд, феномен М.А. Шолохова как человека и писателя? В чём своеобразие его творческой манеры и уникальность того места, которое он занимает в литературном процессе ХХ столетия? В нашем национальном сознании?
– В этом году 115-летие со дня рождения Михаила Александровича Шолохова совпало с 75-летием Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Это наш главный государственный и народный праздник. Без преувеличения, формулой Великой Победы стали строки «Они сражались за Родину», являющиеся заглавием неоконченного романа Михаила Шолохова. В этих строках – самый лаконичный ответ на бесконечные и бесчисленные споры и разговоры о войне, в том числе ответ лукавым политиканам, без устали пытающимся затемнить то главное и сокровенное, чем эта война отличалась и отличается от Гражданской и от других войн, что отпечаталось и в её названии – Отечественная. Эти слова Шолохов произнёс, кажется, первым, обращаясь на второй день войны, 23 июня 1941 года к уходящим на войну вёшенцам: «Со времени татарского ига русский народ никогда не был побеждённым, и в этой отечественной войне он непременно выйдет победителем…» О том, что и эта война – это настоящий ад, он расскажет уже в 1943 году в первых главах романа «Они сражались за Родину», которые печатались в газетах «Правда» и «Красная звезда». Воссозданные Шолоховым картины отступления Красной Армии в июле 1943 года позволяют, говоря словами Льва Толстого, увидеть «войну не в правильном, красивом и блестящем строе», а «в настоящем её выражении – в крови, в страданиях, в смерти…» («Севастополь в декабре месяце»).
О том горе, что принесла война, – рассказ со столь же символическим названием «Судьба человека» и с тем же открытым в вечность и в будущее финалом, что так отличает все произведения Шолохова:
«Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждёт их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет всё вытерпеть, всё преодолеть на своём пути, если к этому позовёт его Родина».
Шолохов это неотъемлемая часть не только большой русской литературы, но и истории нашего Отечества. Русская классическая литература представила нам незабываемые лица нашей истории, мы их все помним: герои «Капитанской дочки» Пушкина, «Героя нашего времени» Лермонтова, «Отцов и детей» Тургенева, «Войны и мира» Толстого, «Братьев Карамазовых» Достоевского… Если мы пытаемся назвать лица русской литературы ХХ века, то, без преувеличения, Шолохов даёт нам самую богатую галерею портретов неповторимых героев ХХ столетия: Григорий Мелехов, Аксинья, Наталья, Дарья, Мишка Кошевой, Ильинична, дед Щукарь, Макар и Лушка Нагульновы, Андрей Соколов, Лопахин, Звягинцев… Неповторимость и красота каждого лица. Это не масса, а каждый в своей неповторимости и очаровании человек, со своей биографией, жизненной судьбой, падениями и взлётами, очарованием и разочарованием.
Командующий 19-й армией Западного фронта генерал-лейтенант И.С. Конев с военными корреспондентами – полковым комиссаром М.А. Шолоховым, бригадным комиссаром А.А. Фадеевым и старшим батальонным комиссаром Е.П. Петровым на командном пункте. 1941 г. Фото Г. Петрусова, sholokhov.ru
И если, как утверждали наши теоретики «чистого искусства» (а это замечательные русские поэты и прозаики XIX века), цель искусства есть прежде всего служение красоте и приобщение через неё человека к вечным ценностям, то все произведения Шолохова приобщают нас к красоте мира, мимо которой гордо проходит человек. Мы ведь так привыкли к горьковской формуле «Человек это звучит гордо» и гордо шагаем по миру с этим собственным величием… А Шолохов нас толкает к другому, прямо противоположному. Вслушаемся, например, в этот фрагмент из 3-й книги «Тихого Дона»:
«Где-то там в вышних беспредельных просторах гуляли ветры, плыли осиянные солнцем холодные облака, а на земле, только принявшей весёлого лошадника и пьяницу деда Сашку, всё так же яростно кипела жизнь: в степи, зелёным разливом подступившей к самому саду, в зарослях дикой конопли возле прясел старого гумна – неумолчно звучала гремучая дробь перепелиного боя, свистели суслики, жужжали шмели, шелестела обласканная ветром трава, пели в струистом мареве жаворонки и, утверждая в природе человеческое величие, где-то далеко-далеко по суходолу настойчиво и глухо стучал пулемёт».
На мой взгляд, финальные главы 2-й книги «Тихого Дона» нужно читать и анализировать на уроках литературы самостоятельно. Яркий пример того, как в языке повествования-рассказа сталкиваются два языка – язык факта и язык образа. Шолохов пишет исторически реальную картину – гибель отряда Подтёлкова; хроника этого события включает представление документов – постановления, списка приговорённых военно-полевым судом к смертной казни и даёт представление об ужасах и неправедности братоубийственной бойни, торжества классовой ненависти в дни святой Пасхи. Уничтожение отряда Подтёлкова – ответная акция казаков на зверства Красной Армии, демонстрирующая старозаветный закон возмездия. Завершается этот эпизод массовой казни нечаянным убийством безродного Валетки. Финальные же три абзаца всей книги можно прочитать как преодоление формой содержания, ибо описываемое здесь событие фабульно никак не связано ни с красными, ни белыми:
«Вскоре приехал с ближнего хутора какой-то старик, вырыл в головах могилы ямку, поставил на свежеструганном дубовом устое часовню. Под треугольным навесом её в темноте теплился скорбный лик Божьей Матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась вязь славянского письма:
В годину смуты и разврата
Не осудите, братья, брата».
Этот образ заслуживает развёрнутого анализа и обстоятельного разговора. И есть смысл на нём остановиться. Прямым источником двустишия является стихотворение Арсения Голенищева-Кутузова, одного из представителей «чистого искусства» в русской лирике XIX века. Вот полный текст стихотворения:
В годину смут, унынья и разврата
Не осуждай заблудшегося брата;
Но, ополчась молитвой и крестом,
Пред гордостью – свою смиряй гордыню,
Пред злобою – любви познай святыню
И духа тьмы казни в себе самом.
Не говори: «Я капля в этом море!
Моя печаль бессильна в общем горе,
Моя любовь бесследно пропадёт…»
Смирись душой – и мощь свою постигнешь;
Поверь Любви – и горы ты подвигнешь;
И укротишь пучину бурных вод!
Стоит сказать, что произведения представителей «чистого искусства» (а это кроме Голенищева-Кутузова Афанасий Фет, Алексей Константинович Толстой и др.) входили в программы литературы начальных училищ и гимназии, в которой учился Миша Шолохов. Это во-первых, а во-вторых, в годы, когда писался «Тихий Дон», эти авторы были вычищены не только из школьных программ, но и в целом из новой культуры. Правда, семантика строк на часовне, неточной цитаты, ясна и без обращения к литературному источнику. Сам же источник прежде всего демонстрирует нам с вами семантический канон, его признаки, язык самой традиции и тип текста. Редуцируя и сжимая текст Голенищева-Кутузова, Шолохов заменяет форму личного обращения лирического героя («Я») на формулу эпического сознания («Мы»), можно сказать, возвращает литературный текст к исходному для него содержательному источнику. Это Соборные послания апостолов Христа, для которых характерна форма «Мы». «Братья» – архетип любого праведного человека, несущего, по словам апостолов, своё и чужое бремя: «Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот ещё во тьме. / Кто любит брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нём соблазна; / А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идёт, потому что тьма ослепила ему глаза» (1-е Иоанн., 2: 9–11). Проведённая Шолоховым замена в тексте лирического стихотворения вносит в исходный текст элемент абстрагирования и символизации, превращает лирическую исповедь, исполненную у Голенищева-Кутузова христианской интонации, в нравственный императив, адресованный каждому и всем.
«Злоба дня» исторических событий 2-й книги «Тихого Дона» завершается не только приведёнными христианскими строками, отсылающими к «утончённо-барским» стихам Голенищева-Кутузова (так представителей этой генерации русской литературы аттестовала советская критика), но и описанием природы:
«И ещё – в мае бились возле часовни стрепета… <…> А спустя немного, тут же возле часовни, под кочкой, под лохматым покровом старюки-полыни, положила самка стрепета девять дымчато-синих крапленых яиц и села на них, грея их теплом своего тела, защищая глянцево оперенным крылом».
Эта картина представляет также яркий пример эстетики «чистого искусства» с его, говоря языком классиков, «пластической красотой» «дикой природы», той «первой природы», преобразование которой входило ключевым положением не только в эстетику социалистического реализма, но, пожалуй, и в целом в эстетику и идеологию ХХ века. Прекрасный финал! Однако это финал 2-й книги, но не финал романа, а следующая 3-я книга разворачивает хронику кровавого Вёшенского восстания… Подумаем над этим решением Шолохова-писателя, над тем, что он нам говорит самим композиционным приёмом столкновения хроники и образа.
Я специально акцентирую именно эстетическую сторону Шолохова-писателя. Для меня Шолохов – фантастический писатель со своими ни на кого не похожими героями и мощным пластическим языком. Лишь замечу, что в немногочисленных отзывах о произведениях своих современников на первом месте у Шолохова всегда стоит правда художественного образа. В 1935 году, отвечая на вопрос, что ожидает героев в финале «Тихого Дона», Шолохов даёт лаконичный ответ: «Правдивый конец». На этой же встрече, вопреки установкам критики, идущим от 1920-х годов, что советский писатель должен преодолевать свойственный русской классике «бытовизм», Шолохов весьма дерзко и полемично высказывается на эту тему: «Во второй книге, как и в первой, мне хочется бытописать. <…> Нужно бытописать, и лестно быть бытописателем!». В беседе с критиком Экслером (это 1937 год) писатель признаётся, что у него «наиболее трудно и неудачно… получилось с историко-описательной стороной», что «эта область – хроникально-историческая – чужеродна. Здесь мои возможности ограничены». А переходя к характеристике не хроникально-исторических глав, он введёт блистательное эстетическое понятие «мёртвый диалог». На красоту и правду образа Шолохов обращает внимание начинающей писательницы Гринёвой (1933), советуя ей учиться у «чудеснейшего Пришвина»: «Кстати, читали Вы его “Корень жизни”? Если нет – очень советую: прочтите. Непременно прочтите! Такая светлая, мудрая, старческая прозрачность, как вода в роднике. Я недавно прочитал и до нынешнего дня на сердце тепло. Хорошему слову радуешься ведь, как хорошему человеку»… На мой взгляд, самым дерзким образом «чистого искусства», созданным Шолоховым, является «разноголосый мощный хор» петухов, ночное пение которых так полюбилось Нагульнову и деду Щукарю (в отличие от «Тихого Дона», в «Поднятой целине» не поют старые казачьи песни). В знаменитой оценке Шолоховым прозы Василия Шукшина – «Не пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного. И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно. Отсюда взлёт и тот широкий отклик, какой нашло творчество Шукшина в сердцах многих тысяч людей» – своеобразно сходятся важнейшие составляющие шолоховской эстетики «чистого искусства»: «сокровенное» слово («внутреннее слово») – «негромкий голос», близкий «каждому» и откликающийся «в сердцах многих людей» («внутренний человек»).
К сожалению, эта сторона литературной личности Шолохова заслонялась (да и заслоняется порой) сначала дискуссиями о финале романа, который не приняли многие именитые современники писателя, а затем разговорами о позиции Шолохова-публициста, его резко отрицательных оценках произведений А. Солженицына и других борцов с советской властью. Хорошо бы нам научиться не смешивать Шолохова-художника и Шолохова-публициста, найти точные формулировки в описании нераздельности и одновременно неслиянности этих двух сторон литературной личности писателя.
М.А. Шолохов на встрече с молодыми писателями. 1967 г. ст. Вёшенская. Фото В. Чумакова, sholokhov.ru
– Можете вспомнить свои первые читательские впечатления от знакомства с произведениями Шолохова? Когда и при каких обстоятельствах произошла эта встреча?
– Мои детские впечатления связаны с тем образом Шолохова, который присутствовал не только в нашей семье, но и в той сибирской деревне, где прошло моё детство. Отец, учитель русского языка и литературы, часто дома вслух читал классику, и произведения Шолохова я впервые слушала вместе с мамой, бабушкой и моими старшими братьями. Дома у нас было издание «Тихого Дона» 1953 года и отдельные издания для школы «Поднятой целины», «Судьбы человека». Шолохова в семье читали и почитали так же, как Пушкина, Тургенева, Некрасова, Толстого, Чехова. Наверно, тогда через эти домашние читки я если ещё не поняла, то интуитивно почувствовала, что только художественно совершенные произведения можно читать вслух и их будут слушать… Не могу сказать точно, сколько раз читался Шолохов. Не раз… Поэтому, когда я стала литературоведом и попала совсем в другой круг, где уже в 70-е годы часто народности Шолохова противопоставляли Андрея Платонова, со знаменитыми словами одного из его героев «Без меня народ неполный», я не могла принять этого противопоставления… Попыткой объяснить феномен дружбы Шолохова и Платонова стала моя книга «“Сказано русским языком…”: Андрей Платонов и Михаил Шолохов: встречи в русской литературе». Книгу я посвятила бабушке и маме, а через них и той родной сибирской деревне, где Шолохова почитали. Что такое сибирская деревня моего детства? – Это послевоенная деревня, где было много совсем молодых вдов, где ещё такими молодыми были пришедшие с фронта мужики. Как и наша семья, многие семьи были из раскулаченных. И каждая семья – со своей «судьбой человека». Память детства сохранила, как ждали в деревне именно выступления Шолохова на партийных съездах, доверие фронтовиков его оценкам – эта память уберегла меня от многих глупостей, хотя, признаюсь, я не сразу поняла природу такого народного доверия к слову Шолохова. В этом году должна выйти в свет первая книга писем читателей Михаилу Шолохову 1929–1955 годов, подготовленная коллективом учёных ИМЛИ и сотрудниками Музея-заповедника М.А. Шолохова в Вёшенской. Письма читателей к Шолохову – это единственный масштабный и уникальный в истории нашей литературы писательско-читательский роман, он приоткрывает природу народности писателя и доверия народного читателя автору «Тихого Дона» и «Судьбы человека». Мы ведь только в конце 90-х годов ушедшего века впервые прочитали письма Шолохова Сталину 1930-х, письма, без преувеличения, народного заступника – о коллективизации, о голоде 1932–1933, о репрессиях 1937 года, и содрогнулись… Тексты писем Шолохова Сталину – это тоже неотъемлемая часть истории большой русской литературы.
Кадр из фильма «Тихий Дон», режиссёра Сергея Герасимова. Фото: culture.ru
– Есть ли у Вас любимые произведения Шолохова? Любимые эпизоды?
– На первую часть вопроса я ответить не могу: ценю все тексты Шолохова, начиная с «Донских рассказов». Любимых эпизодов много в каждом произведении. Не устаю переживать потрясение, когда перечитываю эпизоды смерти Натальи и Аксиньи. Описание последних дней жизни матери Григория Мелехова, «надломленной страданием» «гордой и мужественной Ильиничны», которая и в «последних воспоминаниях» – о любимом сыне – «оставалась строгой и чистой», мне представляется одной из вершин повествовательного искусства в мировой литературе.
Потрясающие пейзажи во всех произведениях Шолохова. Одним из образов вечного в русской литературе является образ неба, к открытию которого вслед за Андреем Болконским Толстого приходят все герои Шолохова. Космичность этого образа венчает путь Григория Мелехова в знаменитом финале романа:
«Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
В романе «Они сражались за Родину» образ неба сопровождает самые драматичные эпизоды сражения:
«Только на мгновение Звягинцев поднял прикованные к земле глаза – ничто не изменилось за последние полчаса там, вверху: небо было по-прежнему синее, безмятежно и величественно равнодушное, и также неторопливо плыли в глубочайшей синеве редкие, словно бы опалённые солнцем и чуть задымлённые по краям облака, и всё тот же ровный, лёгкого дыхания ветер увлекал их на восток… Звягинцев увидел краешек этого голубого, осиянного солнцем мира, но всё то, что успел он охватить одним безмерно жадным взглядом, разило прямо в сердце и было как скорбная улыбка, как прощальная женская улыбка сквозь слёзы».
Мир Шолохова непредставим без его вралей, балагуров, природных рассказчиков, как нельзя представить саму жизнь без «пререкания», по словам Василия Розанова, двух ангелов – «ангела слёз» и «ангела смеха». Ещё одна фантастически интересная и самостоятельная тема.
– Как Вы считаете, должен ли роман-эпопея «Тихий Дон» быть в школьной программе по литературе? А какие ещё произведения Шолохова, на ваш взгляд, обязательны (или желательны) для круга чтения современного подростка?
– Пётр Васильевич Палиевский в своей знаменитой статье «Мировое значение М. Шолохова» замечательно написал, что в эпическом пространстве «Тихого Дона» в свёрнутом виде можно прочитать обо всех главных произведениях о революции и Гражданской войне. Это наша энциклопедия. Глубоко уверена, что «Тихий Дон» так же, как «Война и мир», должны входить в обязательную программу по литературе. Мне бы очень хотелось, чтобы кроме рассказа «Судьба человека» в школьную программу вошли «Донские рассказы». Из этой книги я бы посоветовала обратить внимание на рассказ «Пастух», героями которого являются ровесники наших подростков… Я уже не раз говорила, что замена «Поднятой целины» на «Котлован» Платонова нанесла большой вред прежде всего моему любимому Андрею Платонову. Политиканство не приносит пользы, а вредит нашему изучению русской литературы.
– Конечно, для академического литературоведения вопрос об авторстве «Тихого Дона» не стоит. Но время от времени в средствах массовой информации он по разным причинам актуализируется. Можете ли Вы максимально доступно объяснить неискушённому читателю, почему ему не нужно обращать внимания на эти информационные атаки антишолоховедения?
– Тема авторства «Тихого Дона» тянется с 1929 года, имеет не литературную, а политический основу, связана с внутрилитературной борьбой, а также с переломными этапами истории нашей страны. Я бы сказала так, что все «годы великого перелома» в нашей истории, будь то 1929-й или хрущёвская оттепель (инициированная А. Солженицыным кампания обвинения Шолохова в плагиате), перестройка и крах Советского Союза, отмечены волнами выступлений неистовых разоблачителей Шолохова. Это очень «доходная тема». Тем самым внимание читателя переносится с текстов произведений, которые остаются не прочитанными, на внешние окололитературные страсти. На отношении к Шолохову происходило и происходит размежевание в среде творческой интеллигенции, в том числе по отношению к советскому периоду отечественной истории. Это нужно признать.
– Расскажите, пожалуйста, о работе над первым научным изданием «Тихого Дона», которое вышло в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН в 2018 году. Почему раньше такое издание не состоялось? В чём его ценность и значимость не только для науки, но и для обычного читателя? Для школы?
– В 2018 году вышло подготовленное в нашем отделе, Отделе новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья, научное издание романа «Тихий Дон». Это многолетняя работа, она потребовала сверки прижизненных изданий текста, проведения анализа сохранившихся страниц рукописи, решения вопроса об основном источнике текста и прочих сложнейших вопросов. Важнейшим этапом в подготовке этого издания стало приобретение Институтом рукописи первых двух книг романа, считавшихся утраченными, факсимильное издание рукописи, подготовка и издание текстологического описания рукописи и др. Есть принятая во всём мире культура издания памятников литературы, которая включает подготовку критически выверенного текста, его описания, составление реального комментария. По отношению к литературе ХХ века мы находится лишь на первых этапах решения этой общекультурной и государственной задачи. Научных изданий памятников литературы ХХ века у нас не так много. Этот долг по отношению к тексту главного русского романа ХХ века, каким является «Тихий Дон», нами исполнен. В истории издания «Тихого Дона», как и большинства текстов ХХ века, были и цензурные изъятия, авторская и редакторская (не одна!) правка, и много других метаморфоз… Важно было и рассказать, как жил текст произведения, и представить критически подготовленный основной текст… Учитель может предлагать школьникам варианты эпизодов, фраз, абзацев – для подключения ребят к творческой лаборатории писателя. Научное издание, к сожалению, не всем доступно. Но я хотела бы сказать об одном свойстве классического текста: ни цензурные изъятия, ни чудовищная редакторская правка не могли уничтожить смысл романа. В этом также сила этого произведения!
Кадр из фильма «Судьба человека», режиссёра Сергея Бондарчука. Фото: culture.ru
– Вы, наверное, смотрели разные экранизации шолоховского романа (С. Герасимова, С. Бондарчука, С. Урсуляка). Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями о них.
– Буду краткой. Экранизация – это всегда немного интерпретация, отражающая эстетические представления и идеалы своего времени. Герасимовский фильм ближе всего стоит к роману, может быть, и потому, что актёры, исполнявшие главные роли, были из одной эпохи с героями Шолохова. Фильм, где значится режиссёром великий С. Бондарчук, не является фильмом этого замечательного актёра и режиссёра, и о нём не стоит говорить. Ценю работу С. Урсуляка – это уже ХХI век.
– В чём актуальность Шолохова для современного читателя? Какие уроки мы можем и должны вынести из его творческой судьбы? Какие акценты необходимо сделать сегодня при изучении его произведений в школе?
– По-моему, в каждом ответе на Ваши вопросы я отвечала и на этот вопрос. Используя образ «свежей воды из колодца» (А. Платонов), хочу утверждать, что чтение Шолохова – это именно та родниковая «свежая вода из колодца», которую я рекомендую пить.
– Спасибо большое, Наталья Васильевна.
