Новости

«Собиратель пространства… веком гонимый взашей…» 140 лет Андрею Белому

Определения, вынесенные в заглавие, дал Белому Осип Мандельштам — поэт, тоже «веком гонимый взашей», уловивший все грани многогранной личности собрата по перу. Их отношения не были дружескими, но в момент прощания один талантливый человек сумел увидеть настоящее и безусловно ценное в другом...

Борис Николаевич Бугаев, один из самых одарённых символистов, вошедший в литературу под именем Андрей Белый, родился 26 октября 1880 года в Москве в семье профессора физико‑математического факультета Московского университета. Отец развил в нём интерес к науке, а мать — к литературе и музыке.

Немаловажную роль в становлении Андрея Белого сыграла и семья переводчика Михаила Сергеевича Соловьёва, жившая по соседству. С его сыном (внуком знаменитого историка Сергея Михайловича Соловьёва) Сергеем Борис Бугаев был дружен. В этой семье молодой поэт познакомился с известными историками, философами, писателями того времени и от главы семьи получил свой псевдоним. Состоится здесь и знакомство с братом Михаила Сергеевича, философом и поэтом Владимиром Сергеевичем Соловьёвым. Владимир Соловьёв окажет решающее влияние на религиозные взгляды Андрея Белого и пробудит в нём интерес к философии.

Андрей Белый получил физико-математическое образование в Московском университете. Он усердно изучал естественные науки и при этом увлекался философией, драматургией, религией и мистицизмом. Его жена Клавдия Николаевна Бугаева писала: «Он любил факты, опыт и точное знание. Физика, химия, их достижения интересовали его до конца. Он говорил о Боре и Резерфорде, когда о них знали ещё только узкие специалисты».

Но точные науки были оставлены, когда Белый понял: искусство, такое неточное и неподвластное анализу, всё же более могущественно, когда захватывает неподвластное математике существо человека!

Весёлый, искрометный лёд.

Но сердце — ледянистый слиток.

Пусть вьюга белоцвет метёт, —

Взревёт; и развернёт свой свиток.

Срывается: кипит сугроб,

Пурговым кружевом клокочет,

Пургой окуривает лоб,

Завьётся в ночь и прохохочет.

Двойник мой гонится за мной;

Он на заборе промелькает,

Скользнёт вдоль хладной мостовой

И, удлинившись, вдруг истает.

Душа, остановись — замри!

Слепите, снеговые хлопья!

Вонзайте в небо, фонари,

Лучей наточенные копья!

Философско-мистические воззрения Андрея Белого и его единомышленников, среди которых был и Сергей Соловьёв, и Александр Блок, легли в основу «младосимволисткого» кружка «Аргонавты». В сообществе свободных от догм мыслителей формировались идеи и расцветала поэзия символизма. В этот период Андрей Белый, как писал Владислав Ходасевич, «был ещё очень молод, золотокудр, голубоглаз и в высшей степени обаятелен. Газетная подворотня гоготала над его стихами и прозой, поражавшими новизной, дерзостью, иногда проблесками истинной гениальности… Им восхищались. В его присутствии всё словно мгновенно менялось, смещалось или озарялось его светом. И он в самом деле был светел. Кажется, все, даже те, кто ему завидовал, были немножко в него влюблены. Даже Брюсов порой попадал под его обаяние».

Андрей Белый пишет прозу, критические и философские статьи, создаёт теорию стиха, издаёт литературоведческие журналы. Но вскоре он «перерастает» символизм, отмечая: «Истинный символизм совпадает с истинным реализмом. Оба о действенном. Действенность – глубочайший и основной признак жизни. <…> Истинно глубокий художник уже не может быть назван ни символистом, ни реалистом в прежнем смысле» («Луг зелёный», 1904). Подобное отношение к символизму вскоре выскажет и Александр Блок в записной книжке 1916 года.

А потом была стихия двух революций…

Октябрьскую революцию Белый воспринял воодушевлённо. В романе «Петербург» он сравнивает революцию с петровскими преобразованиями; она воспринимается как их закономерный итог. С Петра Великого «надвое разделилась Россия; надвое разделились и самые судьбы отечества; надвое разделилась, страдая и плача, до последнего часа Россия». Белый в образе России разворачивает пушкинскую метафору из «Медного всадника» («Куда ты скачешь, гордый конь, / И где опустишь ты копыта?»).

«Ты, Россия, как конь! В темноту, в пустоту занеслись два передних копыта; и крепко внедрились в гранитную почву – два задних.

Хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня, как отделились от почвы иные из твоих безумных сынов, – хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня и повиснуть в воздухе без узды, чтобы низринуться после в водные хаосы? Или, может быть, хочешь ты броситься, разрывая туманы, чрез воздух, чтобы вместе с твоими сынами пропасть в облаках? Или, встав на дыбы, ты на долгие годы, Россия, задумалась перед грозной судьбою, сюда тебя бросившей, – среди этого мрачного севера, где и самый закат многочасен, где самое время попеременно кидается то в морозную ночь, то в денное сияние? Или ты, испугавшись прыжка, вновь опустишь копыта, чтобы, фыркая, понести великого Всадника в глубину равнинных пространств из обманчивых стран?

Да не будет!..

Раз взлетев на дыбы и глазами меряя воздух, медный конь копыт не опустит: прыжок над историей – будет… <…>

Бросятся с мест своих в эти дни все народы земные; брань великая будет…

Куликово Поле, я жду тебя!» (Ещё одна перекличка с Александром Блоком, создавшим лирический цикл «На поле Куликовом»).

Вероятно, с таким романтически возвышенным отношением к революции связана работа Белого в Пролеткульте в 1918–1919 годах. Это не часто упоминаемая страница его биографии весьма значительна для понимания дальнейшей судьбы поэта.

Андрей Белый читал новым пролетарским писателям (не всегда имевшим образование даже в объёме средней школы) курс «Теория стихосложения» и вёл «семинарий по стихосложению». Он сотрудничал не формально, и его статьи, лекции были содержательными, эмоциональными, сопровождались желанием помочь начинающим «мастерам слова». И если многие маститые поэты без снисхождения относились к пролеткультовцам, писали разгромные рецензии и нередко издевались над стихотворениями действительно очень низкого качества, то рецензии Белого были написаны профессионально с точки зрения литературоведения, но с сочувствием к прекрасному человеческому стремлению учиться и быть причастным к литературе. В своих отзывах он щедро, иногда авансом давал благожелательные оценки произведениям начинающих литераторов. Он преподавал молодым увлечённо, и его статьи, несмотря на непростой слог, которым были написаны, принимались слушателями горячо и благодарно.

Позже Владислав Ходасевич, также преподававший в Пролеткульте, с уважением вспоминал слушателей курсов, потому что они обладали «подлинным стремлением к знаниям и интеллектуальной честностью». Андрея Белого называли учителем лучших поэтов-пролеткультовцев Василия Казина и Михаила Герасимова.

В пролеткультовских журналах Белый публиковал рецензии-разборы книг молодых поэтов, статьи о литературе («О ритме», «О художественной прозе» и др.). Для издательства Пролеткульта им была запланирована книга «Этюды по русскому стихосложению»…

Но в 1919 году отношение пролетарских руководителей к литераторам, преподававшим в Пролеткульте, изменилось. Постепенно пролетарская культура «освобождалась» от влияния писателей старшего поколения, к которым был причислен и Белый. Поэта обвиняли оба политических лагеря, с одной стороны, в прислуживании новой власти, а с другой – в агитации против советской власти. И ему пришлось оставить эту службу. Горечью непонимания были проникнуты строки статьи, написанной им в 1922 году: обвинители «не видели одного: любви поэта к поэтам…».

Умер Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) в возрасте 54 лет от инсульта – последствия солнечного удара, удивительно точно предсказав свою кончину в своеобразной автоэпитафии:

Золотому блеску верил,

А умер от солнечных стрел.

Думой века измерил,

А жизнь прожить не сумел…

В 1934 году, уже после смерти писателя, значение его творчества было высоко оценено его товарищами по поэтическому цеху Б.А. Пильняком, Б.Л. Пастернаком и Г.А. Санниковым: «…замечательнейший писатель нашего века, имя которого в истории станет рядом с именами классиков не только русских, но и мировых. Имя каждого гения всегда отмечено созданием своей школы. Творчество Андрея Белого – не только гениальный вклад как в русскую, так и в мировую литературу, оно – создатель громадной литературной школы». Но, будучи большим поэтом, «он перерос свою школу, оказав решающее влияние на все последующие русские литературные течения».

Поэтическим памятником поэту стало стихотворение Осипа Мандельштама, написанное через два дня после смерти Андрея Белого и проникнутое трогательной симпатией и пониманием.

Голубые глаза и горячая лобная кость —
Мировая манила тебя молодящая злость.

И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголёк:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легоˊк...

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щеглёнок, студентик, студент, бубенец...

Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.

Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь,
Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?

Прямизна нашей мысли не только пугач для детей —
Не бумажные дести, а вести спасают людей.

Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мёртвого жирные карандаши.

На коленях держали для славных потомков листы,
Рисовали, просили прощенья у каждой черты.

Меж тобой и страной ледяная рождается связь —
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.

Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте сироте...