Новости

21.02.2021

К 200-летию Алексея Михайловича Жемчужникова…

Алексей Михайлович Жемчужников (1821–1908)

Кажется, мы настолько избалованы величием своей литературы, что слишком небрежны и расточительны («ленивы и нелюбопытны») по отношению к некоторым писателям, не входящим в «золотой канон» бесспорной гениальной классики. Между тем каждый из них имеет право сказать, перефразируя Андрея Платонова: «А без меня канон неполный».

Алексей Михайлович Жемчужников родился в городке Почеп, что находился тогда в Черниговской губернии, а ныне входит в состав Брянской области. Как и его родные братья, Владимир, Александр, Лев, и как его двоюродный брат – Алексей Константинович Толстой, через всю жизнь он пронесёт нежную привязанность к малороссийской культуре и быту, мелодичному языку, удивительным песням, к этой солнечной колыбели общерусской истории. Покинет эту колыбель он четырнадцатилетним отроком, получив домашнее образование, пережив смерть матери. Алексей отправляется в Петербург. Сначала учится в Первой Санкт-Петербургской гимназии, затем (с 1835 по 1841) – в только что открытом училище правоведения. Главной задачей нового учебного заведения была подготовка будущих крупных чиновников, людей государевых. И в случае с Алексеем Михайловичем может показаться, что задача успешно решена: он поступает на службу в Сенат; с 1849 года трудится в Государственной канцелярии, занимает довольно заметный пост помощника статс-секретаря Государственного совета. Но… «карьера и фортуна» его не привлекают, чиновничья жизнь вызывает отторжение, душа жаждет освобождения. Характерно его шутливое, и в то же время горькое в своей искренности признание:

О, если ждёт меня за гробом ад, –
Я возношу одно, одно моленье:
Чтоб не был дух мой заключён в Сенат, –
Все прочие перенесу мученья.

В 1858 году он подаёт в отставку и полностью посвящает себя литературной деятельности.

Справедливости ради нужно признать, что без личного опыта государственной службы вряд ли Алексей Михайлович смог бы так вдохновенно и деятельно создавать вместе с братьями самого известного вымышленного чиновника-писателя. Звали его Козьма Петрович Прутков, действительный статский советник, директор Пробирной палатки.

Ещё в 1851 году А.М. Жемчужниковым совместно с А.К. Толстым была написана пьеса «Фантазия» (авторы скрылись за инициалами Y и Z), позже вошедшая в собрание сочинений Козьмы Петровича. Её сюжет основан на пародийном использовании традиционной любовной коллизии: соперничество за богатую невесту. Но парадоксальным образом главным действующим лицом комедии оказывается не героиня или герой-любовник, а Фантазия – моська богатой старухи Чупурлиной, от которой зависит счастье её воспитанницы. Избранник героини находит пропавшую Фантазию, что даёт ему право получить руку и сердце своей возлюбленной. Этот счастливый финал лишь подчёркивает гротескный характер пьесы (человека меняют на собаку). Её постановка в Александринском театре обернулась конфузом: император Николай, лично присутствовавший на премьере, после первого действия покинул спектакль в величайшем раздражении от бессмыслицы того, что происходило на сцене. (Говорят, произнёс при этом примерно такую фразу: «Много я видел на своём веку глупостей, но такой ещё никогда не видел».)

Фактически это был первый российский опыт в жанре драмы абсурда: зрители чувствовали себя одураченными, ибо пришли за развлечением и поучением, а получили… В финале, когда один из актёров выходил к залу и произносил: «Я, право, не понимаю даже, как дирекция могла допустить этакую пьесу. Это очевидная пасквиль…» – никто и не догадывался, что это часть его роли, а не личное мнение. На эту удочку попались и журналисты-критики. Например, «Северная пчела» (1851. 19 января) с яростным воодушевлением признавалась: «…Фантазия превзошла все наши ожидания. Нам даже совестно говорить о ней, совестно за литературу, театр, актёров и публику. <…> По выражению всеобщего негодования, проводившему Фантазию, мы видим, что большая часть русских зрителей состоит из людей образованных и благонамеренных». В общем, тщательно спланированный скандал удался на славу – и высочайшее запрещение пьесы, последовавшее на следующий день, вряд ли удивило литературных озорников-новаторов.

Но всё-таки собственный литературный путь Козьмы Петровича нужно отсчитывать от 1854 года, когда в журнале «Современник» появляются его стихотворения и басни, а позднее – регулярная «колонка» под названием «Досуги Козьмы Пруткова».

Жанр басни оказался весьма созвучен художественной манере чиновника-графомана, любящего на досуге размышлять и поучать. Только почему-то вместо благоговейного почтения и уважительного внимания читатель ощущает неодолимое желание смеяться. Вот, например, в басне «Кондуктор и Тарантул» на примере истории о пауке, не оплатившем проезд и потому раздавленном, предлагается к уразумению следующая мораль:

Читатель! разочти вперёд свои депансы,
Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы,
     И норови, чтобы отнюдь
     Без денег не пускаться в путь;
Не то случится и с тобой, что с насекомым,
     Тебе знакомым.

Не мелковат ли результат? Стрельба из пушки по комарам со стороны выглядит смешно, а не поучительно. А в басне «Незабудки и запятки» заглавное слово не имеет к глубокомысленной морали вообще никакого отношения:

Читатель! в басне сей откинув незабудки,
Здесь помещённые для шутки…

Невозможное соединение: басенный сатирико-дидактический канон и шутка как самоцель. Хотя Прутков и здесь сохраняет приличную серьёзность, призывая лечить мозоли камфарой. Ведь солидный человек может и пошутить, предварительно предупредив. Но итоговый комический эффект явно им не предусмотрен, он отнюдь не хочет пародировать целый жанр. И делает именно это.

В конце концов басня превращается… в свою противоположность, анти-басню, если угодно.

Нечто похожее происходит с жанром баллады в умелых руках Козьмы Петровича: она обнаруживает свою нелепость и художественную исчерпанность. Например, в «Немецкой балладе» «пороговая» ситуация – отвергнутое сватовство – лишена своего традиционного продолжения. Доблестный рыцарь НЕ отправляется совершать подвиги во имя жестокой возлюбленной, или искать чудодейственные способы добиться её благосклонности, или мстить своим более удачливым соперникам:

Года за годами...
Бароны воюют,
Бароны пируют...
Барон фон Гринвальдус,
Сей доблестный рыцарь,
Всё в той же позицьи
На камне сидит.

Тревожное предчувствие обманывает читателя, тем самым вскрывая искусственность, нарочитость привычных балладных сюжетов. Возникает, если можно так выразиться, эффект сырого фейерверка, или просто пшик. И претензия Пруткова на то, что перед нами полноценный образец жанра, только усугубляет комический результат. К антибасне добавляется антибаллада.

А пародии Козьмы Пруткова на лирические излияния многих маститых современников давно и по праву стали классикой этого ироничного жанра. Хотя сам Прутков постоянно и принципиально протестует против определения его произведений как пародий. Он никого не хочет пародировать, он вступает в творческое состязание! И свои творения предлагает считать «настоящими, неподдельными и крупными самородками» («Письмо известного Козьмы Пруткова неизвестному фельетонисту…»). Суть его воззвания к почитателям можно сформулировать так. «Я не пытаюсь вас насмешить. Наоборот, я очень хочу, чтобы вы меня воспринимали всерьёз. И совсем не понимаю, почему вы смеётесь. В конце концов, мне это даже обидно, ибо задевает моё авторское самолюбие». Ну, мало ли на свете смешных глупцов… Но в какой-то момент этот напыщенный недоумок вдруг мгновенно и хитро подмигивает читателю – и остаётся только догадываться: не показалось ли? Не показалось! Конечно, этот эффект возникает прежде всего благодаря тому, что сквозь маску глупца в Пруткове «просвечивают» умные лица его создателей. В том числе и Алексея Михайловича Жемчужникова.

Самыми известными произведениями Пруткова остаются «Плоды раздумья (мысли и афоризмы)», публиковавшиеся в 1854 и в 1864 годах. Как замечает Алексей Жемчужников, он «в большей части своих афоризмов или говорит с важностью “казённые“ пошлости, или вламывается с усилием в открытые двери, или высказывает такие “мысли“, которые не только не имеют соотношения с его временем и страною, но как бы находятся вне всякого времени и какой бы ни было местности». Тем не менее многие из глубокомысленных изречений Козьмы Петровича прочно вошли в русский культурный обиход; кто не помнит, например, такие крылатые фразы, как: «Зри в корень», «Бди», «Никто не обнимет необъятного», «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану», «На дне каждого сердца есть осадок», «Не всё стриги, что растёт», «Где начало того конца, которым оканчивается начало?», «Если хочешь быть счастливым, будь им», «Одного яйца два раза не высидишь!»

В 1859 году Прутков создаёт, пожалуй, самое острое из своих сатирических произведений: «Проект: О введении единомыслия в России», где (конечно, неосознанно) пользуется своим излюбленным приёмом – доведением до абсурда определённого мнения. В данном случае саморазоблачается тоталитарное мышление, ревностным сторонником которого показывает себя автор. Он предлагает создать некий правительственный орган, где были бы отражены «руководительные взгляды на каждый предмет». Заветная мечта Пруткова – установление единого господствующего мнения по всем событиям и вопросам, ведь «истинный патриот должен быть враг всех так называемых “вопросов“!» Как всегда, Козьма Петрович здесь оказывает «медвежью услугу» тому, что якобы хочет поддержать. Его принцип – разоблачать, прославляя. Его миссия – быть кривым, но точным зеркалом наших необоснованных претензий и глупых экспериментов.

Участие в литературных досугах незабвенного К.П. Пруткова – само по себе достаточное основание для победы над временем и забвением. Но ведь Алексей Михайлович Жемчужников и в своей «личной» литературной деятельности заслуживает нашего внимания и интереса.

Его природное остроумие даёт оружие для хлёстких сатир и эпиграмм, удивительно точных и лаконичных:

…Свершив поход на нигилизм
И осмотрясь не без злорадства, <
Вдались они в патриотизм
И принялись за казнокрадство.

Он рос так честен, так умён,
Он так радел о меньших братьях,
Что был Россией задушён
В её признательных объятьях. («Эпитафии. Нашему прогрессу»)

Надо заметить, что, в отличие от прутковских творений, собственные стихи Алексея Михайловича напрочь лишены не только маскарадности, но даже элемента игры. Они предельно искренни, приближены к непосредственному задушевному высказыванию, и такая искренность, безыскусственность, исповедальность не могут не подкупать читателя, который как будто не ощущает никакой дистанции между собой и поэтом-собеседником.

В серьёзном лирическом переживании вечной темы демонического двойника (стихотворение «Соглядатай») он обнаруживает нравственную силу и веру:

Я не один; всегда нас двое.
Друг друга ненавидим мы.
Ему противно всё живое;
Он дух безмолвия и тьмы…
…Быть может, он меня погубит;
Борьба моя с ним нелегка…
Что будет – будет! Но пока –
Всё мыслит ум, всё сердце любит!..

Остро ощущает поэт и общую закономерность человеческой жизни: совмещение несовместимого, примирение антиномичного. В мудром стихотворении «Восторгом святым пламенея…» Жемчужников словно снимает противоречие между вечной красотой чистой лирики и гражданским пафосом «некрасовской» школы:

…Я брат на земле всем живущим
И в жизнь отошедшим иную;
И, полон мгновеньем бегущим,
Присутствие вечности чую.

Надзвёздные слышны мне хоры,
И стону людскому я внемлю, –
И к небу возносятся взоры,
И падают слёзы на землю.

Хотя, по собственному признанию, он мыслил себя всё-таки приверженцем гражданского направления отечественной поэзии. В стихотворении «Завещание» Жемчужников с мужественной скромностью определяет своё место в литературных баталиях эпохи:

Меж тем как мы вразброд стезёю жизни шли,
На знамя, средь толпы, наткнулся я ногою.
Я подобрал его, лежавшее в пыли,
И с той поры несу, возвысив над толпою.
Девиз на знамени: «Дух доблести храни».
Так, воин рядовой за честь на бранном поле,
Я, счастлив и смущён, явился в наши дни
Знаменоносцем поневоле.

Но подвиг не свершён, мне выпавший в удел, –
Разбредшуюся рать сплотить бы воедино...
Названье мне дано поэта-гражданина
За то, что я один про доблесть песни пел;
Что был глашатаем забытых, старых истин
И силен был лишь тем, хотя и стар и слаб,
Что в людях рабский дух мне сильно ненавистен
И сам я с юности не раб…

Потеряв любимую жену в 1876 году, он пишет несколько стихотворений об этой страшной утрате. Но не поэтизирует, не эстетизирует смерть дорогого человека. Не делает её символом, не украшает изысканными метафорами… Просто говорит – делится с нами. Почти не подбирая слова. Потому что молчать – ещё больнее.

Кончено. Нет её. Время тревожное,
Время бессонных ночей,
Трепет надежды, печаль безнадёжная,
Страх и забота о ней;

Нежный уход за больной моей милою;
Дума и ночи и дня...
Кончено! Всё это взято могилою;
Больше не нужно меня.

Почти 20 лет – с 1866 по 1884 год Алексей Михайлович Жемчужников прожил за границей. «Вдали от родной почвы долго не напрыгаешься», – признаётся он в письме к И.С. Тургеневу, хотя во многом благодаря пребыванию в Германии, Швейцарии, Италии и Франции Жемчужников самоопределился как последовательный западник и либерал: «Моя продолжительная жизнь за границей… была для меня не менее полезна, чем жизнь в провинции. Я убедился на опыте в разумности и в высоком нравственном значении многих сторон западноевропейского быта и проникся глубоким к ним уважением и сознательным сочувствием».

Правда, уважение и сочувствие не мешают ему видеть и скептически оценивать те социокультурные процессы, которые постепенно искажают лицо «доброй старой Европы», и некоторые его поэтические наблюдения звучат на удивление современно. Почти пророчески.

…Когда же подносят с любезностью в дар
Свободу, реформы, науку, –
Я, словно как в цирке, всё жду, что фигляр
Пред публикой выкинет штуку.

Все речи болезненно режут мой слух,
Все мысли темны иль нечисты...
На мирную пальму, на доблестный дух
Мне кажут вотще оптимисты.

Вид символа мира им сладок и мил,
По мне – это чуть ли не розга;
Где крепость им чудится нравственных сил,
Там мне – размягчение мозга... («В Европе»)

Одно из самых знаменитых лирических стихотворений А.М. Жемчужникова вызвано именно тоской по родине, по «неприветному краю» среди самодовольного европейского благополучия. Благую и горькую весть приносят перелётные птицы – журавли. Их рыдающие звуки выплакивают за поэта то, что уже не передать словами:

О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!.. («Журавли»)

Алексей Михайлович Жемчужников прожил долгую жизнь. Заставший Пушкина и Гоголя, возмужавший как представитель «поколения сороковых», он увидел расцвет Серебряного века и расслышал звучание новых имён нового столетия. Но ведь старость и для поэта – особенное испытание. Как не впасть в равнодушное брюзжание, но при этом не оскорбить достоинство возраста (неслучайно ведь Тютчев подметил: «И старческой любви позорней сварливый старческий задор»)? Жемчужников так определяет свою задачу на склоне жизни:

…Я силы в распре с веком
Прошу не для побед:
Остаться б человеком
Мне в семьдесят пять лет! («Семьдесят пять лет»)

Именно человеческий, гуманный смысл должен, по его мнению, направлять и одушевлять всякую деятельность – и литературную в том числе. Художник на любом ветру истории обязан держать знамя, на котором написаны

Отчизна, совесть, честь и многие другие
Забытые слова. («Забытые слова»)

И Алексей Михайлович, «знаменосец поневоле», оказался вровень с этой высокой целью, не изменяя себе на протяжении всего жизненного пути: «Я продолжал мерить людей и дела мерою сохранившихся в полной чистоте и неприкосновенности моих идеалов. Врождённая отзывчивость не дала душе моей заглохнуть. Я был всегда чужд равнодушию, и это было большое для меня счастие. На своём веку я подмечал не раз, как индифферентность вкрадывается в человека большею частью под личиною “благоразумия и практичности в воззрениях на жизнь“, а потом, мало-помалу, превращается в нравственную гангрену, разрушающую одно за другим все лучшие свойства не только сердца, но и ума».

«Несмотря на свои 79 лет Алексей Михайлович выглядит весьма бодрым и жизнерадостным: внешний вид у него почти всегда победоносный, прекрасное старческое лицо его в высшей степени привлекательно и симпатично, постоянно одухотворено мыслью», – вспоминал современник.

Умер Жемчужников в 1908 году в Тамбове. И, хочется верить, наряду с великими классиками, остался нашим незримым спутником – хранителем и собеседником, «предупредителем» и ориентиром. А юбилейная дата – просто повод это осознать.

Он говорил: «У нас либерал, значит просто порядочный, честный человек, не способный идти на компромиссы со своей совестью».

Побольше бы нам ТАКИХ либералов…

Алексей Фёдоров,

доктор филологических наук,

главный редактор издательства «Русское слово»